[Дима]

С праздником!

Henri Cartier-Bresson 1969 (FRANCE. Paris. Boulevard Diderot. 1969).

Локация таки существует...

A man with joker inside of his mind...

Италия 

"... Солнце село за рекою.
Почернел небесный свод.
С громким ржаньем вороные
Переходят речку вброд.
Мальчик с берега крутого
Весь в слезах бежит домой.
— Поскорей, — зовет он маму, —
Поскорей иди за мной!
Солнца в небе не осталось.
Не найдешь его нигде,
Кони с гривами густыми
Шумно ходят по воде.
Кони выпьют нашу речку
С облаками и луной
И проглотят наши звезды,
Не оставят ни одной!
— Ты не плачь, мой глупый мальчик,
Много-много тысяч лет
Конь с водой глотает звезды,
Но не гаснет звездный свет.
Звезды светят, как светили,
Золотым своим огнем,
А река рекой осталась,
Светом — свет
И конь — конем!"
("Звезды и кони" Исаак Фефер; пер. С. Я. Маршака).

Пронзительные рассказы из 6 слов...

«Вы ошиблись номером», - ответил знакомый голос.

Влюбились. Привязались. Надоело. Расстались.

Помучались. Забыли. 

Пассажиры, сейчас с вами говорит не капитан.

Я встретил родственную душу. А она - нет.

Продаю парашют: никогда не открывался, слегка запятнан.

Это наша золотая свадьба. Столик на одного.

Сегодня я снова представился своей матери.

Путешественник еще подавал сигналы. Земля - нет.

Незнакомцы. Друзья. Лучшие друзья. Любовники. Незнакомцы.

Я принес домой розы. Ключи не подошли.

Моя мама научила меня бриться.

На разбитом ветровом стекле было написано «Молодожены».

Наша спальня. Два голоса. Я стучусь.

Я спрыгнул. А затем передумал.

Мое отражение только что мне подмигнуло.

Извини, солдат, мы продаем ботинки парами.

Он кормит из бутылочки убийцу своей жены.

Воображал себя взрослым. Стал взрослым. Потерял воображение.

Хирург спасает пациента. Пациент благодарит бога.

Вдогонку уходящему дню — 30 лет без Фредди.   
 

Смерть приходит к человеку,
Говорит ему: «Хозяин,
Ты походишь на калеку,
Насекомыми кусаем.
Брось житье, иди за мною,
У меня во гробе тихо.
Белым саваном укрою
Всех от мала до велика.
Не грусти, что будет яма,
Что с тобой умрет наука:
Поле выпашется само,
Рожь поднимется без плуга.
Солнце в полдень будет жгучим,
Ближе к вечеру прохладным.
Ты же, опытом научен,
Будешь белым и могучим
С медным крестиком квадратным
Спать во гробе аккуратном».«Смерть, хозяина не трогай, —
Отвечает ей мужик. —
Ради старости убогой
Пощади меня на миг.
Дай мне малую отсрочку,
Отпусти меня. А там
Я единственную дочку
За труды тебе отдам».
Смерть не плачет, не смеется,
В руки девицу берет
И, как полымя, несется,
И трава под нею гнется
От избушки до ворот.
Холмик во поле стоит,
Дева в холмике шумит:
«Тяжело лежать во гробе,
Почернели ручки обе,
Стали волосы как пыль,
Из грудей растет ковыль.
Тяжело лежать в могиле,
Губки тоненькие сгнили,
Вместо глазок — два кружка,
Нету милого дружка!»Смерть над холмиком летает
И хохочет, и грустит,
Из ружья в него стреляет
И, склоняясь говорит:
«Ну, малютка, полно врать,
Полно глотку в гробе драть!
Мир над миром существует,
Вылезай из гроба прочь!
Слышишь, ветер в поле дует,
Наступает снова ночь.
Караваны сонных звезд
Пролетели, пронеслись.
Кончен твой подземный пост,
Ну, попробуй, поднимись!»Дева ручками взмахнула,
Не поверила ушам,
Доску вышибла, вспрыгнула,
Хлоп! И лопнула по швам.
И течет, течет бедняжка
В виде маленьких кишок.
Где была ее рубашка,
Там остался порошок.
Изо всех отверстий тела
Червяки глядят несмело,
Вроде маленьких малют
Жидкость розовую пьют.Была дева — стали щи.
Смех, не смейся, подожди!
Солнце встанет, глина треснет,
Мигом девица воскреснет.
Из берцовой из кости
Будет деревце расти,
Будет деревце шуметь,
Про девицу песни петь,
Про девицу песни петь,
Сладким голосом звенеть:
«Баю, баюшки, баю,
Баю девочку мою!
Ветер в поле улетел,
Месяц в небе побелел.
Мужики по избам спят,
У них много есть котят.
А у каждого кота
Были красны ворота,
Шубки синеньки у них,
Все в сапожках золотых,
Все в сапожках золотых,
Очень, очень дорогих…».

(Николай Заболоцкий «Искушение», 1929 г.).

«… Я на Пьяццо Навона, 
Сидел, растягивал шкварку
Ну конечно, флиртовал, 
Но и семье помогал

А я на Римской мостовой, 
Я лежал, ждал, прибой
Я так просил пить, 
А тут еще этот Папа [Римский]
Я с детства его хотел замочить!

О, карабинеры!!! — 
Я вам доказывал не раз!
Что музыканту 
Во время кайфа
Смотреть нужно 
Прямо в глаз!»

https://youtu.be/cQTx6TS72sw
 

Не поспоришь. 

Вот внешний мир - занозы, зеркала
Сырые птицы, скомканные… лоси
Чуть ниже - смерть, что так и не смогла
Скосить мои глаза в ту липовую осень
(Лишь нанесла визит и пару лёгких ран
Да обещала заглянуть ближайшим летом)
И что с того? Да в общем ничего...
Вот небо - в нём подъёмный кран
Торчит.
(Он не касается планеты)
Вот я стою средь этого всего
Немыслимый как инок с сигаретой
Нелепый как с шарманкою шаман...
(А. Девий)

"... Обычная красавица, получившая хорошее воспитание и знающая силу своей красоты, чувствует себя центром тяжести всего мироздания. И это чувство каким-то образом (возможно, посредством психических или гравитационных волн) искривляет пространство, где она находится. Если вы сидите с ней в одной комнате, вы будете постоянно ощущать ее присутствие, даже когда она молчит...".
(Пелевин В.О. "Смотритель").

(На фото Дали и Шанель, если вдруг не понятно).

Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса 
И утверждаю, что тебя совсем не было. 
Целый день шустрая в траве резвилась 
     коса — 
И высокой травы как будто не было. 
  
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса 
И утверждаю, что ты совсем безобразна, 
А если и были красивыми твои рыжие 
     волоса, 
То они острижены тобой совсем 
     безобразно. 
  
И если я косые глаза твои целовал, 
То это было лишь только в шутку, 
Но, когда я целовал их, то не знал, 
Что все это было только в шутку. 
  
Я оставил в городе тебя, в душной пыли, 
На шестом этаже с кинорежиссером, 
Я очень счастлив, если вы смогли 
Стать счастливыми с кинорежиссером. 
  
Я больше не буду под утро к тебе 
     прибегать 
И тревожить твоего горбатого соседа, 
Я уже начинаю позабывать, как тебя 
     звать 
И как твоего горбатого соседа. 
  
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку 
     кумыса, — 
  
Единственный человек, которому жалко, 
Что пропадает твоя удивительная краса 
И никому ее в пыльном городе не жалко! 
  
          (Павел Васильев) 1932 год.

Аперитив. Проекция хтонического и животного ужаса на тонко организованные нейронные сети всегда предсказуема.

С людьми так же 

Вещи – не то, чем они кажутся, но и не их противоположности (Буддистская мудрость).

Выдавив жёлтую капельку солнца
На золотую палитру небес
Тихо садится Господь у оконца
Курит
И наблюдает процесс
(allrighter)

Ум – это безумная обезьяна, несущаяся к пропасти. Причем мысль о том, что ум – это безумная обезьяна, несущаяся к пропасти, есть не что иное, как кокетливая попытка безумной обезьяны поправить прическу на пути к обрыву

(В. О. Пелевин "Граф t")

Вся любовь прошла в чужих жилищах, 
В хатах снисходительных коллег. 
Нас туда пускали, словно нищих 
На краю деревни на ночлег. 
Как ужасна комната чужая, 
Как недвижный воздух в ней горчит! 
В ней хозяин, даже уезжая, 
Тайным соглядатаем торчит.

Мнится мне, в пустой квартире вещи 
Начинают тайную войну: 
Ящик шкафа щерится зловеще 
На торшер — ущербную луну; 
Хлебница стучит железной створкой, 
Требуя себе особых прав; 
Из сортира тянет свежей хлоркой — 
Газовой атакою на шкаф; 
Табуретки, выстроившись по три, 
Топают и стол теснят с торца, 
Позабыв о гнете и присмотре 
В гости отвалившего жильца… 
Но как только ключ в замке запляшет 
И войдем, дыханье притая, 
В комнату, в которой все не наше — 
Даже ты как будто не моя, 
Где окатит дрожью каждый шорох, 
Где за всем следит незримый глаз,— 
Позабыв о собственных раздорах, 
Вещи ополчаются на нас, 
И под их безжалостным надзором 
Обнаружит с кражею родство 
Наше счастье бедное, в котором 
Все и так с начала воровство.

А когда в разгар, как по заказу, 
У дверей хозяин позвонит 
И за то, что отперли не сразу, 
Легкою усмешкой извинит, 
За ключом потянется привычно 
И почти брезгливо заберет — 
Дай мне, Боже, выглядеть прилично, 
Даже в майке задом наперед.

Был я в мире, как в чужой квартире. 
Чуждый воздух распирал мне грудь. 
Кажется, меня сюда пустили, 
Чтобы я любил кого-нибудь. 
Солнце мне из милости светило, 
Еле разгоняя полумрак. 
Если б здесь была моя квартира — 
Вещи в ней стояли бы не так. 
Шкаф не смел бы ящика ощерить, 
В кухне бы не капала вода, 
И окно бы — смею вас уверить — 
Тоже выходило не туда! 
Господи! Пред тем, как взять обратно, 
Наклонись хозяином ко мне. 
Все, что я оставил, — это пятна 
На твоей бескрайней простыне. 
Боже, мы плохие работяги! 
Видишь, как бедны мои труды: 
Пятна слов на простыне бумаги, 
Как любви безвыходной следы. 
И когда твой ангел, встав у двери, 
Вдавит кнопку черного звонка 
И увижу, что любой потере, 
В сущности, цена невелика,— 
Прежде чем души моей объедок 
Вытряхнуть из плоти, сжать в горсти, 
Господи, помедли напоследок: 
Дай себя в порядок привести!
(Дмитрий Быков).

- "Стоп. А где волк?" - спросила Красная Шапочка.
- "Спокойно, он внутри меня" ответил Колобок.

Ибо нефиг 

Я варю вишневое варенье

Я люблю высоких и строптивых (с).

Среди пустого луга,
В медовой дымке дня
Лежит моя подруга,
Свернувшись близ меня.
 
Цветет кипрей, шиповник,
Медвяный травостой,
И я, ее любовник,
Уснул в траве густой.
 
Она глядит куда-то
Поверх густой травы,
Поверх моей косматой
Уснувшей головы —
 
И думает, какая
Из центробежных сил
Размечет нас, ломая
Остатки наших крыл.
 
Пока я сплю блаженно,
Она глядит туда,
Где адская геенна
И черная вода,
 
Раскинутые руки,
Объятье на крыльце,
И долгие разлуки,
И вечная — в конце.
 
Пока ее геенной
Пугает душный зной —
Мне снится сон военный,
Игрушечный, сквозной.
 
Но сны мои не вещи,
В них предсказаний нет.
Мне снятся только вещи,
И запахи, и цвет.
 
Мне снится не разлука,
Чужая сторона,
А заросли, излука
И, может быть, она.
 
И этот малахитный
Ковер под головой —
С уходом в цвет защитный,
Военно-полевой.
 
Мне снятся автоматы,
Подсумки, сапоги,
Какие-то квадраты,
Какие-то круги.

(Дм. Быков).

Боевое искусство одиночества.